Комментарий исполнителя (АА)
Это исполнение (содержащее в себе некоторые издержки живого концертного исполнения), тем не менее, я выкладываю, поскольку в целом оно несет задуманные смыслы, а по типу это исполнение я отношу к “восстанавливающим справедливость”. В чем же я усматриваю это “восстановление справедливости”?
Первая часть, стремительная, полетная, энергичная и радостная, становится таковой лишь в темпе, выставленном в качестве метронома автором (половинка = 138 (!!) ). Все остальное является лишь частностями. Возможность гибко “прогибать” этот темп до необходимого в лирических местах делает эту музыку еще и “разной” на протяжении части (при общем стремительном состоянии). На мой взгляд, не выдерживают критики исполнения, замедляющие этот темп (порой чудовищно). Аргументы типа “зато все четко” или “да тогда метрономы были несовершенные” являются, на мой взгляд, лишь проявлением “комплекса пианистической неполноценности”, жалкими оправданиями авторов таких высказываний.* Надо чаще вспоминать важнейшую фразу Бетховена: “Какого черта мне до вашей скрипки, когда я беседую с Богом” — она лучше всего поясняет истинные взаимоотношения композитора с исполнителями: то, что “услышал” автор должно быть выполнено — и точка. Поэтому я могу лишь довольно резко сказать таким горе-исполнителям: не можешь — не берись, есть много прекрасной менее трудной медленной музыки, которую можно исполнить без потерь.
То же относится и ко второй части — она своей легкостью напоминает известных (в более поздней музыке) “порхающих бабочек”. Ничего удивительного в том, что Бетховен в своих поздних сонатах “значительно опередил время”, конечно, нет. Надо привыкать к мысли, что столь большие гении не принадлежат своему времени, а открыты и в прошлое, и в будущее (короче — вечны).
Третья часть — средоточие сонаты. Мой рано ушедший товарищ — талантливый пианист А. Никольский говорил мне: Хаммерклавир стоит учить ради fis-moll’я. В этом есть много правды.** Конечно, глубины и высоты этой длиннейшей части столь бесконечны, что стоит, стоит учить все окружающее ее. Так же, как в “Лунной” есть “цветок между двумя безднами”, здесь мы имеем “бездонную философию чувства” между двумя энергичными “действами”. А что до глубочайшего романтизма связующей партии, то “Шопену и не снилось”. Помните, пожалуйста, помните о разорванном, окровавленном сердце Бетховена, помните его фразу из Гейлегенштадского завещания: “О вы, люди, считающие или называющие меня злонравным, упрямым или мизантропичным — как вы несправедливы ко мне, ведь вы не знаете (…), мое сердце и разум с детства были склонны к нежному чувству доброты”. Пожалуйста, замечайте, как часто он выставляет в нотах слово dolce. Старайтесь быть как Он — в этом смысл жизни!
Что до финальной фуги, четвертой части, сейчас я взял бы более волевой, сдержанный темп. Однако и такой, безудержно стремительной, эта “фуга с некоторыми вольностями” может быть.
_______________________________
* “Глупому человеку лучше всего молчать. Но если бы он знал об этом, он уже не был бы глупым человеком”. Саади.
** Здесь я вспоминаю известную байку, когда ректор Московской консерватории Сафонов неожиданно сказал в коридоре юному Рахманинову: “Сережа, зайдите ко мне”. Замирающий сердцем Рахманинов заглянул в кабинет, Сафонов так же строго спросил” “Сережа, как вы думаете, стоит ли учить Хаммерклавир?”. Рахманинов выпалил: “Нет, не стоит, слишком трудно!”. “Спасибо, Сережа, я так же думаю” — сказал ректор. ))
Но я — другого мнения, как видно из всего )).