Комментарий А. Агажанова (2013 г.)
Всегда нелеп, когда не пьян,
Среди миров незримо-ложных,
Ты отчего-то внес изъян
В свое творение, художник.
(В. Пуханов)
Что же это за “Несмешная пьеса на сорок минут”? В чем здесь юмор? Кто такой этот Шуман, написавший этот очевидный шедевр и что он хотел нам сказать? Я выскажу свою версию, свою догадку, во всяком случае я так и играю (но, что важно, эта догадка произошла задним числом, от игры, никак не наоборот, это важно!).
Шуман — поэт, этим все сказано. Кто такой поэт. Мой хороший знакомый — отличный художник Верхоланцев ответил как-то на этот мой вопрос: “Поэт? Это философ”. Ничего себе определение! И все же верное. Поэт это тот, кто чувствует глубинную истину мира сердцем. Не логикой. Она, эта истина, озаряет его сразу и целиком, а не добывается по крупинкам!
Но поэты бывают разные. Мудрец Пуханов и простодушный Шуберт, весьма простодушный Шуман, несмотря на (и даже по этой причине) пламенную просветительскую деятельность. Да нет, он тоже мудрец, почитайте его наставления юношеству. Но наивен, слишком наивен. Не такой циник, как наше “все” Пушкин, не такой титан, как наш юный, пытающийся сыграть в циника и Байрона, но к счастью, не являющийся таковым по сути Лермонтов. Чего стоит хотя бы та история, когда прочитав ироничные стихи Гейне про любовь поэта, он (Шуман) увидел в этом искренность и написал такой цикл, который оправдал даже и пересмешника Гейне! Я давно заметил, что в грустных глазах гения всегда живет некий ребенок. Люди (5 миллиардов обезьян?) склонны смеяться над этим, но не обезьяны делают историю, заметьте. Все же и Христос сказал: “Будьте как дети”.
Итак, “Юмореска”. Сначала это обычный Шумановский цикл — с прекрасными, разнообразными пьесами: одна прекрасней другой.
Сейчас, с некоторых пор фильмам приделывают две концовки: хорошую и плохую. Шуман придумал эту форму давно. И у этой пьесы много концов. Сначала обычный — стретный бравурный финал (Sehr lebhaft). Но так традиционно закончить для поэта было бы простовато. И он разражается вдруг высокопарной пафосной и неуклюжей музыкой — Mit einigem Pomp (вот здесь юмор, заметьте). Она постепенно уходит, затихает. Она нужна лишь чтобы оттенить настоящий финал — и это и есть самое искреннее, самое задушевное, что долго, почти на ухо говорит нам поэт. Он никак не может, нет, не хочет закончить. Снова и снова он ведает нам сокровенные истины чистоты и правды, известные ему, ребенку. И мы не хотим, чтобы эта красота кончалась. Но всему надо положить конец — настоящий финал случается и уже не длится, все ясно, можно кончать.
Одна из любимых тем поэта — прощание. Мы помним, как написал прощание Бетховен (26‑я соната). Но Шуман прощается не так — он долго, не экономя время (потому что для любви, для истины, которую он нам сообщает времени не жалко) как бы держит нас за руку и, не то глядя в глаза, не то уводя их куда-то вглубь, в бесконечность, уходя в свои дали доверяет нам такое, ради чего стоит жить… Ну, как описать музыку словами?..
А в чем же юмор-то? Да, в общем, трудновато догадаться. Но так и должно быть! Не должны все понимать мудреца, поэта!! Далековато он ушел от нас. Я могу только догадываться, что одна из версий — в том, что он и сам с иронией смотрит на себя — поэта, понимая и все свое величие и всю комичность поэта в этом мире (вот тут-то еще раз перечитайте четверостишия, вынесенные в эпиграф). Вы помните его “Поэт говорит” из “Детских сцен”? А ведь наличие юмористического взгляда со стороны на себя, любимого, лишний раз говорит об адекватности сумасшедшего Шумана. Неадекватны же в основном те, кто записывает поэта в сумасшедшие. Это — большинство. Поэтому именно они засадили его в психушку, а не он их. (Ничто не ново под луной, Грибоедов специально написал на эту тему “Горе от ума”).
А пока — слушайте, слушайте его прощание здесь, слушайте его прощание (в том же строе и в том же B‑dur’е) в “Лесных сценах”… И не забудьте, скажите спасибо человеку, сжегшему свое сердце для нас…
Спасибо!