Лиш­ний раз убеж­да­юсь в этой вели­чай­шей музы­ке, что Бах все­гда преж­де все­го живой ЧЕЛОВЕК (не музей­ный экс­по­нат, не фетиш). Это его испо­ве­даль­ное взы­ва­ние к Богу (в про­стой песне, в про­те­стант­ском хора­ле), веч­ный вопрос: “Зачем ты, Гос­по­ди это так заду­мал, нель­зя ли про­не­сти эту чашу как-нибудь по-дру­го­му?” — застав­ля­ет меня услы­шать здесь шаги Баха, уста­ло бре­ду­ще­го по жиз­ни по длин­ной (но не бес­ко­неч­ной, увы) совсем не радост­ной доро­ге, и с абсо­лют­но чистым серд­цем обра­ща­ю­ще­го­ся пря­мо к Богу, мело­дия точ­нее вся­ких слов рас­ска­зы­ва­ет нам смысл его обра­ще­ния.

          Вот так заме­ча­тель­но, про­вид­че­ски осмыс­лил его жизнь поэт Пуха­нов:
                  Печа­лен Бах.
                  И музы­ка его,
                  Сама собой, печаль­нее все­го,
                  Что на зем­ле печа­ли­лось когда ли.
                  А то, что преж­де не было тра­вой,
                 Не раз­ли­чит и шоро­ха печа­ли.

                 Порой он все же под­ни­мал лицо,
                 Бро­дил во двор и пря­тал­ся в хала­те,
                 А голу­би сади­лись на крыль­цо,
                 Над­мен­ные, как лет­чи­ки люфтваф­фе.

                 От жиз­ни всей не взял он ниче­го,
                 Про­лил вино и накоп­тил све­ча­ми.
                 Печаль­на смерть его.
                 Но смерть его печа­ли
                 Печаль­нее все­го.

           Финаль­ное сми­ре­ние этой музы­ки слу­жит нам при­ме­ром жиз­ни.