Комментарий исполнителя (АА)
Зачем же играть еще раз Третий Рахманинова?? — этот вопрос стоит в этом грандиозном сочинении даже несколько острее, чем в других подобных великих и “слишком популярных” произведениях. Конечно, для себя я ответил на него. Не сбрасывая со счетов то, что для пианиста исполнение этой вещи — как для альпиниста сходить на Джомолунгму: если ты этого не сделаешь хоть однажды, ты не можешь считать себя настоящим альпинистом. Да, это наша Джомолунгма — все знают. Но этого все же маловато.
Главный вопрос здесь — можно ли считать, что все уже слышали этот концерт в том виде, в котором он был замыслен в небесных сферах. Или он все еще ждет своего “спасителя”, избавителя от непониманий, пут, привычек и условностей? Слышал ли кто-либо на земле (включая самого великого Рахманинова (?!), прости, Господи!) его так: совершенно, раскрывшего все свои красоты и глубины, щедро рассыпанные там? Или это слышали пока только ангелы?
Конечно, надеюсь, вы понимаете: я далек от мысли, что именно мне это удалось (это было бы смешно), однако именно стремление к этому недостижимому на земле совершенству, чувство и вера, что оно где-то есть и достижимо, пусть и не в полной степени, вело меня, когда я вкладывал те огромные усилия, которые неизбежно берет от пианиста (в качестве дани и жертвы) этот концерт. Если попробовать сказать коротко, это произведение должно получиться:
- невероятно прекрасным
- грандиозным
- глубоко человечным
И да, я отлично знаю, какие места и сущности я хочу “оправдать” в этой своей интерпретации. Рискну коротко (конечно же, не полно — слишком много) перечислить некоторые из них.
Весь концерт. Один из главных принципов, который я вывел из всего своего опыта: давай музыке всего (звука, рубато, интонирования, педали) столько, сколько требует полная выразительность — не экономь: ты ничем не ограничен, кроме смысла данной музыки, просто подчинись ей. А смысл здесь зачастую требует невероятной интенсивности чувства, истинного наслаждения. Поэтому часто в обращении со временем, например, я позволяю себе гораздо больше, чем это обычно на слуху — я чувствую, что этого требует музыка — и я подчиняюсь ей и только ей.
1 часть. Отдавая себе отчет в том что я в безумной смелости не подчиняюсь в B‑dur’ной побочной теме выставленному автором “a tempo”, сильно прогибаю, занижаю темп, все же эта тема настолько прекрасна, что я не могу сыграть ее быстрее, я должен насладиться ей в полной мере (не забывайте, что это a tempo Moderato! — так у Рахманинова). К таким местам полного наслаждения я отнес бы и разные прекрасные блаженные Es-dur’ы (в каденции, в эпизоде 3‑й части).
Отдельно я хотел бы отметить задачу выстраивания длинных линий. Здесь я отмечу как труднейшую задачу целую разработку 1‑й части (14 страниц, ~5 минут), которая должна выглядеть “одной дугой”, ни в коем случае не распадаться на ряд мелких эпизодов. Да, это совсем нелегко. Так же строится и финальная часть (вся реприза 3‑й части), которая есть одно прямое стремительное ускорение. Здесь сущностно важно брать бескомпромиссные темпы, никак не ограниченные вашими техническими возможностями: последние должны просто следовать за требованиями музыки, подчиняться ей (а вовсе не рукам, при чем здесь руки?).
Ну и еще надо про Adagio (2‑я часть). Оно должно быть истинным, шикарным, как еще скажешь? Одно слово: настоящий Des-dur — этим все сказано! Не надо, не надо торопиться, насладитесь всеми поворотами полифонических интонаций, которые рассыпаны там в изобилии. И последующие вариации не должны быстро разгоняться, надо себя постоянно сдерживать, находиться в борении между быстрым и медленным.
Нет, конечно, не могу я здесь рассказать даже главного — прошу, просто слушайте эту великую музыку и наслаждайтесь! Если мне удалось хоть чуть принести вам это чувство, приблизить ее к тому заветному, ангельскому варианту — прошу, прощайте мне мои грехи: музыкальные, технические и прочие, коих множество. Прости, Господи, и спасибо Тебе!